Характерным признаком является одно место, заимствованное из Повести о Хоздрое; в источнике читается — «виждь скверного варвара», в списках Повести о Темир-Аксаке чтение «скверного» отсутствует, но различаются два основных варианта: «смиренного варвара» (несмиренного, смири онаго) или «безбожного варвара». В соответствии с данным признаком выделяются два основных извода Повести о Темир-Акса-ке — А и В. Кажется, чтение «смиренного» ближе по написанию к слову «скверного», поэтому этот вариант считаю более первоначальным, чем чтение «безбожного» (в противном случае не представляю, как из «безбожного» можно получить «смиренного»).
К опорным характеристикам текста, которые могут быть учтены при классификации, отношу также следующие. В заглавии Повести слова «Повесть полезна от древняго списания сложена, являющи пре-славнаго бывшаго чюдеси» — заимствованы из Повести о Хоздрое и, следовательно, являются признаком первичности текста. Слова Епи-фаниевской редакции «крадяи ядяше и иже некогда украде у некыих овцу» у Пахомия изложены так: «крадыи ядяше, иже у некого да укра-де у некоторых овцю» (Соф., № 1389, л. 485). Получившаяся неуклюжая фраза на последующих этапах переписки стала «упрощаться»: исчезло дублирующее «у некого», слово «ядяше» стало пониматься как «шедше», и т. д. В соответствии с получившимися комбинациями возникли способы классификации списков. И еще одно примечание: у Епифания сказано, что Тимур ушел из Руси «без възвращения». В Па-хомиевской редакции чаще читается «без възврата», что при выносных «з» привело к гаплографической ошибке — написанию «без врата» (причем ошибка произошла на довольно ранней стадии). Способы осмысления позднейшими переписчиками получившегося текста также представляют возможности для группировки списков.
Которых памятников удается главным образом на базе археографических открытий последнего времени. Исследованию выдающегося памятника ярославской агиографии — Жития князя Федора Смоленского и Ярославского — посвящена Глава V. Кстати, в 1999 г. отмечалось 700-летие со дня преставления этого наиболее почитаемого ярославского святого. Нами выявлено около 200 списков Жития Федора Черного и проведена их классификация. Построены текстологические стеммы взаимоотношений редакций, подготовлены издания важнейших видов памятника. Наиболее распространенным литературным произведением о Куликовской битве является Сказание о Мамаевом побоище. Хотя оно и примыкает к жанру воинских повестей, но составлено талантливым церковным писателем. Выяснению вопроса о датировке Сказания и личности его автора посвящена Глава VI. Новый подход предложен для решения проблемы источников Сказания, что ограничило снизу время его создания началом XVI в., а углубленная характеристика воззрений автора позволила определить его личность и уточнить время написания произведения (около 1521 г.).
Как памятники идеологии и политической мысли агиографические произведения не получили еще должной оценки. Но в формировании Российской государственной идеологии роль агиографии, как и других сочинений церковных писателей, является ведущей. В зависимости от исторических условий можно выделить три этапа становления концепции Московского царства. На первом этапе, охватывающем почти весь XIV век, усилия московских идеологов были направлены на оправдание политики местных князей и возвеличение Москвы, как первого среди русских городов. Второй этап, который начался по существу в конце XIV в. и продолжался до середины XV в., характеризуется известным «противостоянием» Москвы и Константинополя, складыванием воззрений о «Русском царстве» и непреодолимым стремлением к автокефалии Русской церкви. На третьем этапе (середина XV — третья четверть XVI в.) на базе успехов централизаторской политики создается в целом виде концепция Московского царства: Москва понимается как центр православного христианства, как «новый град Константина», следовательно — как новый «Иерусалим», новый «Рим», новый «Сион»; московские правители озабочены поисками «римских» корней в своей генеалогии — для повышения международного престижа царской династии. Выход был найден: московские Рюриковичи через мифического Пруса возвели свое родословие к Римскому кесарю Августу, а не оставшиеся в долгу князья Суздальские через исторического варяга Шимона протянули родословное древо к Римскому кесарю Клавдию. В области церковной политики важнейшими представляются два фактора: слежение за чистотой веры и обоснование тезиса, что Русская земля находится под покровительством Божественных сил и становится средоточием святынь вселенского масштаба. Венцом Московских идеологических предприятий следует признать Степенную книгу царского родословия и Лицевой свод Ивана Грозного. Источники по ранней московской идеологии немногочисленны. Летописей XIV в. не сохранилось, древнейшая московская летопись — Троицкая — относится к началу XV в. и доводит изложение до 1408 г. Но из текста памятника можно понять, что летописные записи велись в Москве на протяжении почти всего XIV и начала XV в. Здесь подробно представлена семейная великокняжеская хроника, описаны храмовое и городское строительство, пожары, эпидемии, погодные катаклизмы, нападения врагов, события внутренней городской жизни.
Но на первый план выступает все же идея об объединении усилий обоих «царств» в борьбе с «неверными». Очевидно, что идеи Слова о празднике Спаса были особенно актуальны в начале 10-х годов XV в., когда в 1411 г. дочь великого князя Василия Дмитриевича Анна была выдана замуж за византийского цесаревича Иоанна. Большой круг вопросов, навеянных осмыслением положения Русского государства и Русской церкви, был поднят в связи с Флорентийским собором. Ближайшая реакция русской стороны на решения Флорентийского собора представлена литературой двух видов: первая предназначалась для широких кругов русского просвещенного общества, вторая состояла из посланий внешнеполитического характера. Русский читатель получал информацию о Флорентийском соборе, во-первых, из Повести Симеона Суздальца (1441 —1442 гг.), во-вторых, из редакции Жития Сергия Радонежского, написанной Пахоми-ем Логофетом в 1442 г.
Отмечена смерть архимандрита Дорофея печатника, о котором добавлено «добрый наш старец»1. Следовательно, уже с XIV в. складывается традиция, когда духовником великого князя являлся архимандрит (или кто-то из старцев) Спасского монастыря, совмещавший в своем лице одновременно и должность великокняжеского печатника (и заведующего архивом!). Традиция сохраняется и в XV веке: духовным отцом Василия Темного являлся Спасский архимандрит Трифон, духовниками Ивана III были Спасский архимандрит Вассиан и старец-печатник Дементий, со слов которого записан известный рассказ о «наречении» родившегося в 1415 г. Василия II неким старцем-духовником из Спасского монастыря2.
Великого князя Василия Васильевича Пахомий называет «православным самодержцем, Русским царем», «великодержавным царем Русским», а до этого Дмитрия Донского наделил эпитетом — «победоносный великий царь Русский»23. Москва фигурирует как «господствующий великий град Москва», «господствующий град», «богохранимый град»24. Заметим, что и Симеон Суздалец назвал Москву «царствующим градом»25.
Все эти детали ведут нас ко времени Василия I, а именно, к моменту составления Троицкой летописи.
Изучение идейного содержания памятника, особенностей литературной манеры его составителя привело к заключению, что автором Троицкой летописи являлся крупнейший писатель русского Средневековья, инок Троице-Сергиева монастыря, исполнявший одновременно функции митрополичьего секретаря,— Епифаний Премудрый4. Истории Трои-це-Сергиева монастыря, его постриженникам и особенно преподобному Сергию Радонежскому Епифаний уделяет значительное внимание. Достаточно сказать, что если всему конспекту библейской истории, заключающемуся в известной речи Философа под 986 г., было отведено 11 листов текста, то одна Похвала Сергию под 1392 г. занимала вдвое больший объем — 20 листов. Но по основным идеям, воплощенным в Троицкой летописи, она является в полном смысле московской. Во всех конфликтах Москвы с Рязанью, Тверью, Новгородом, Литвой московская сторона всегда объявляется правой. Промосковскими же интересами объясняется обоснование права вотчинного владения московскими князьями великого княжения Владимирского («по отчине и по дедине»). Представителей династии Даниловичей Епифаний характеризовал как «благочестивых христолюбцев», оборонителей Русской земли, защитников святых церквей и «правоверной веры христианской». В рассказе о нашествии Едигея в 1408 г. получил дальнейшее развитие культ святого митрополита Петра как заступника Москвы,
Но зато имеем возможность дополнить наблюдения А. С. Павлова новыми данными (анализируем тот слой лексики «Слова», который отделяется от его источников: Повести Симеона Суздальца, «Повести о латынех, како отлучишася от грек», Послания митрополита Ионы 1460 г. православным литовским епископам). Именование великого князя «великодержавным» — типичная черта «Слова на латыню» (363, 372, 379, 380, 382, 392, 395), но она свойственна только (!) Пахомию34. Его вариант — «великый державный» (377) — опять же встречается лишь у Пахомия35. Сочетание «великодержавный Рускый царь» имеется как в «Слове» (377), так и в Пахомиевской редакции Жития Сергия Радонежского36. Русь в Слове называется «богопросвещенной землей Русской» (360, 394), в Житии Сергия — «новопросвещенной великой землей Русской»37. В «Слове» злодеяния Исидора комментируются цитатой из Псалтыри: «еже ровъ изры и ископа, въпадеся въ яму, ю же створи, и обратися болезнь его на главу его и на верхъ его неправда снидетъ» (383); рассказывая об Исидоре в Житии Сергия, Пахомий обращается к тому же тексту: «поне же зачят болезнь и роди безаконие, ров изры и ископа и впадеся в ню, ю же сътвори»38. Наконец, следует обратить внимание на употребление автором «Слова» любопытного сравнения — «на всю подсолнечную» (380), но оно характерно и для Пахомия: «многы велики светилницы въсиавша, яко же бы рещи, всю подсолнечную просвещающи». Теперь «догадка» о Пахомии Сербе как авторе «Слова на латыню» приобретает черты полноценной уверенности. Но в таком случае возможно уточнение даты создания «Слова»: поскольку повелением «самодержца» Василия Васильевича и благословением митрополита Феодосия (следовательно, в тот же узкий отрезок второй половины 1461 — начала 1462 г.) Пахомий отправился в Кирилло-Белозерский монастырь составлять житие святого игумена Кирилла40, то «Слово на ла-тыню» он должен был написать во второй половине 1461 г.
По аналогии с тем, что Житие Кирилла Белозерского было составлено Пахоми-ем по официальному заказу, можно сделать вывод, что и «Слово на ла-тыню» было написано по заказу официальных властей — великого князя Василия Васильевича и митрополита Феодосия (вспомним, что до этого, в 1459 г., также по официальному заказу — по повелению великого князя Василия II и благословению митрополита Ионы — Пахо-мий создал новую редакцию Жития московского митрополита Алексия). Выявление стилистической структуры «Слова на латыню» позволяет определить взаимоотношение памятника с Московским сводом 1479 г. и со Сводом 1518 г. В Московский свод включена та часть «Слова», в которой повествуется о событиях, связанных с Флорентийским собором,— причем сокращены значительные фрагменты текста. Легко убедиться, что в части, общей с Московским сводом и «Словом на ла-тыню», остались неизменными те своеобразные черты, которые мы отметили выше при анализе «Слова» в целом: сербское написание некоторых выражений, присутствие редких слов, не свойственных русскому литературному языку того времени, наконец, вся стилистическая система, характерная для творчества Пахомия Логофета. Но в тех фрагментах, которые не попали в текст Московского свода (присоединяем сюда и всю вторую часть «Слова»), наличествуют те же признаки — отсюда следует неизбежный вывод: именно «Слово на латыню» послужило источником годовой статьи Московского свода 1479 г. Но составитель Московского свода 1479 г. воспользовался хронологическим уточнением, присутствовавшим в более раннем Своде 1477 г., и вместо неопределенного начала «Слова на латыню» — «в лета же и во дни» великого князя Василия Васильевича — написал: «В лето 45 … въ вторник светлой недели по Велице дни». По этому признаку, а также по характерным сокращениям текста, определяем, что в Своде 1518 г. использована годовая статья Московского свода 1479 г. Здесь же привлечены и другие источники: Послание Василия II в Константинополь, сведения (из митрополичьего архива?) о после По-луекте Море, ездившем в свое время в Царьград с епископом Ионою, и др.