Составители постарались сгладить конфликтные ситуации, возникавшие между различными русскими центрами, но антиордынский и антилитовский акценты, наоборот, были усилены (в 1415 г. произошел раскол общерусской митрополии, так как в ее западной части был поставлен отдельный митрополит Григорий Цамблак). Епифаний Премудрый был вновь привлечен к составлению Свода, для которого он написал ряд специальных повестей (пространную Повесть о Куликовской битве, Повесть о взятии Москвы Тохтамышем, Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, Слово о житии и преставлении тверского князя Михаила Александровича и др.). При этом прославление князей московской династии поднято на новую высоту: Иван Калита назван «собирателем Русской земли», Дмитрий Иванович — «господином всей земли Руской», «великим царем Рускыа земля»; при князе Дмитрии «въскипе земля Руская в лета княжения его, яко преже обетована Израилю; и страхом господства своего огради всю землю; от въсток и до запад хвално бысть имя его, от моря и до моря и от рек до конець вселеныа превознесеся честь его»9.
Начавшееся на Руси в конце XIV века активное сопротивление византийской политической доктрине, утверждавшей, что «только один царь во вселенной», переросло во втором десятилетии XV века в теорию о признании великого князя Владимирского суверенным «царем», не уступающим в могуществе и благочестии византийскому императору. Такая мысль пронизывает, как мы показали, Летописец Ел-линский и Римский. В подтверждение этой теории мусин-пушкинская рукопись 1414 г. называет князя Владимира Святого «благочестивым царем Русским». В договоре 1417 г. с Ливонским орденом Василий I именуется «Русским кайзером»10. В епифаниевском Слове о житии Дмитрий Иванович определяется как «царь Русский» и восхваляется как «отрасль благоплодна и цвет прекрасный царя Володимера, нова-го Костянтина, крестившаго землю Рускую».
К указанным памятникам должно быть присоединено Сказание об иконе Владимирской Богоматери. Критическое издание текста Сказания (по 8 спискам) недавно было осуществлено В. А. Кучкиным и Т. А. Сумниковой11. К этой публикации можно относиться по-разному. Кому-то придется не по душе, что князь Дмитрий Михайлович Грозные Очи назван «Звериные Очи» (483) — зато очевидна крепость нового определения; кто-то затруднится определить в потоке глаголов «можно можем ожидать» (484) авторский вариант, кому-то будет не по силам подсчитать общее количество опечаток в статье.
Преобразованное в жанр Слова, сочинение Пахомия оказалось посвященным «славному граду Москве» и прославлению Владимирской иконы Богоматери в качестве новой патрональной святыни, «заступающей и сохраняющей град сей», являющей «Покров граду нашему». Абсолютной новостью (зафиксированной пока еще только в заглавии) оказался тезис о признании Владимирской иконы Богородицы творением самого евангелиста Луки. Так зарождалась идея о претензии Москвы на роль центра православия и хранительницы мировых святынь. Краткая версия Пахомиевского Слова отразилась в Ермолинской и сходных с нею летописях. Указанные летописи не зависят от Московского свода 1479 г.: так, в них правильно читается «дани и оброки дают ему»31, в Московском же своде 1479 г. (Уваровский и Эрмитажный списки) — «дани и оброкы имаше»32; фрагмент с характеристикой «сурового и безчеловечного» образа Тимура, заимствованный из Смоленского свода 1446 г., в Московском своде вставлен в середину текста, в